Вадим Рутковский

Жили-были Иисус да Иуда

«Человек из Кариота» – спектакль Театра Труда для всех, кто ценит причудливый театр и любит Господа Бога нашего – или хотя бы интересуется им и самым одиозным христовым апостолом
Балаган, лунный цирк, мистическое бдение, философский диспут – стороны многогранника, построенного как путешествие по подземным пространствам Боярских палат. Режиссёром-драматургом выступает Андрей Стадников, режиссёром-художником – ахеец Павел Семченко. Играют в спектакле Олег Билик, Илья Боязный, Василий Буткевич, Владимир Комаров; Петра Скворцова, временно выбывшего из-за травмы, заменил поэт и музыкант, создатель группы OQJAV Вадик Королёв.


Пять артистов, пять локаций; первая – миниатюрный концертный зал в подполье; свободная рассадка предусмотрена только в ближе к финалу, пока же зрители – как на рок-концерте – стоят; и Вадик Королёв – человек в шляпе – среди них. А на сцену поднимаются то ли расфрантившиеся волхвы, то ли отбившиеся от каравана пилигримы,

не понять, лицедеи или проповедники

(автор диковинных костюмов – Анис Кронидова, работавшая на «Конармии» и «Хармсе. Мыр»), забавляются – вот же детский сад – с декоративными ночниками, после чего переходят на зажигательное исполнение квази-госпела «Свет мой ясный!» И доверительно рассказывают сказку Сельмы Лагерлёф «В Назарете» о пятилетних ровесниках, Иисусе и Иуде, уже в ранние годы проявивших канонические характеры: один вдыхал в глиняных птиц жизнь, другой сеял гибель и разрушение. Вторая часть, использующая приёмы слэпстик-комедии и мрачного циркового иллюзиона, базируется на сочинении афонского отшельника Нила Мироточивого; в этой кровавой биографии Иуды явственен призрак античного мифа об Эдипе – всё связано.


Третья глава – за тёмным полуночным столом, в смятенном мерцании свечей и электронных бликах голографического «третьего глаза» – инсценирует диалог митрополита Сурожского Антония и журналиста Анатолия Гольдберга, возглавлявшего Русскую службу BBC. В предпоследнем зале актёры на ходулях играют по мотивам «Иуды Искариота» Леонида Андреева и фольклорных сказаний об Иуде-христопродавце.

Финал – сюрреалистическое шествие-исход, из театральной фантасмагории в привычный мир, веками ломающий голову над «дилеммой» добра и зла.


Театр Труда – проектный театр без постоянной площадки, «лаборатория индустриальной драмы», в каталоге которой – эксперименты по «производственным» текстам, и современным (Стадников ставил здесь документальный спектакль «Потомки солнца»), и доставшимся в наследство от СССР.

«Человек из Кариота» – неожиданный шаг в иную сторону, прикосновение к религиозно-философским вопросам.


Все эпизоды связаны общим героем, Иудой; жаль, что не использованы версии Борхеса, самого радикального адвоката «предателя» из Кариота. Коллаж духовных и светских текстов сочинил Андрей Стадников, тяготеющий к театру-испытанию (здесь, например, о его «Родине»). Визуальная сторона, включающая и кабаре, и цирк (два артиста, Билик и Комаров – выпускники Лаборатории АХЕ), и обыкновенные чудеса с использованием жидкого азота, голографического пропеллера и старого доброго кремового торта, предназначенного для удара по физиономии, создана Павлом Семченко, для которого театр – приключение. Союз оказался замечательным; режиссёрский дуэт словно вторит Маяковскому:

«Послушайте, господин бог! Как вам не скушно в облачный кисель ежедневно обмакивать раздобревшие глаза? Давайте – знаете – устроимте карусель на дереве изучения добра и зла!»


И устроили – интеллектуальная рефлексия облечена в формат изощрённого шоу. Ни одному другому спектаклю не были так к лицу каменные своды Боярских палат; они – как материализовавшееся эхо Средневековья, естественная декорация мистерии, разыгранной под музыку Владимира Волкова в хореографии Владимира Варнавы. Команда «Человека» использует схему театрального променада, легко жонглируя полярными стилями;

работает мускулами и шевелит мозговой извилиной; сочетает хайтек и архаику, строгий расчёт и скоморошество.

О сложном – ярко, рискованно, свободно. Без, разумеется, однозначных ответов, которые невозможны; смысл – не в окончательной истине, а в бесконечном её поиске. Игра стоит свеч, а результат – труда.